«Рентабельность климатических проектов может достигать 30%»

Это может привлечь в лесную отрасль игроков из нефтяной, газовой, угольной промышленности, которые, инвестируя в такие проекты, смогут не только компенсировать свой углеродный след, но и получить дополнительную прибыль.

– В начале года в России была принята «дорожная карта» системы торговли углеродными единицами. Можно ли уже говорить о каких-то первых результатах?

– Пока эта «дорожная карта» относится в основном к о. Сахалин. Впоследствии этот опыт планируется распространить еще на несколько регионов. Возможно, ими станут Нижегородская и Калининградская обл., Алтайский край и еще несколько областей. Работа идет. Дело в том, что закон по регулированию выбросов в России есть, а вот концепция закона, связанного с развитием этого бизнеса на о. Сахалин, и достижение углеродной нейтральности к 2025 г. – это очень амбициозные планы. Согласно «дорожной карте», этот закон должен был быть принят в III квартале 2021 г. Однако пока этого не произошло, но до конца года, скорее всего, он будет принят. Сейчас идет его активное обсуждение, вносятся какие-то изменения.

Данный закон – очень прогрессивный для России документ. Так что искренне надеюсь на его успешное продвижение и реализацию. Ведь согласно этому закону в России появится так называемый углеродный рынок, которого никогда ранее не было. Возможно, у нас впервые появятся собственные, российские сертификаты сокращения выбросов, которыми можно будет торговать. Климатические проекты, которые раньше осуществлялись в России еще с нулевых годов, во времена Киотского протокола, тоже

поддерживались сертификатами сокращения выбросов, но это были международные стандарты.

– В чем будет отличие российских сертификатов от международных?

– Пока это не обнародуется. Но в любом случае при их разработке будут ориентироваться на международные аналоги – сертификаты добровольных сокращений выбросов VCS либо Gold Standard (стандарт компенсации углерода). Но, вероятно, наши будут стоить дешевле.

Сама же система будет отличаться от европейской тем, что пока это будет внебиржевая торговля. Но потом, быть может со временем, появятся и биржи. Насколько я знаю, Московская биржа очень заинтересована в этих инструментах. Но пока законодательная база не позволяет что-либо делать. Нет юридического статуса этих инструментов.

– Российская система торговли углеродными выбросами будет как-то интегрироваться в международный рынок? Наши сертификаты станут котироваться в других странах?

– В «дорожной карте» законопроекта есть пункт, согласно которому на 2022 г. предусмотрено создание углеродного рынка и интеграция его в международную систему. Все зависит от того, по какой методологии их будут разрабатывать, аудировать и, соответственно, проводить сертификацию. Насколько она будет удовлетворять международным требованиям.

На сегодняшний день существует большое количество стандартов, цена на которые различается в разы, а иногда даже в десятки раз. Например, сертификаты, которые распространяются только на китайский рынок, стоят несколько центов за 1 т эквивалента СО2. В то же время международные сертификаты, такие как VCS или Gold Standard, стоят уже порядка $4–5 за 1 т эквивалента СО2. Европейские квоты на выбросы – самый дорогой инструмент. Причем это именно квоты, а не сертификаты. Они сейчас стоят 50–60 евро за 1 т СО2-эквивалента.

– Как давно на мировом рынке появилась торговля углеродными выбросами?

– Торговля выбросами появилась еще в доуглеродную эпоху. Тогда, в частности, в США торговали вредными выбросами. Компаниям, которые производили выбросы токсичные или просто представляющие угрозу для экологии, ставился некий порог, до которого они должны были их сократить. Если компания выбрасывала больше установленной квоты, то для того, чтобы не выплачивать штраф, у нее были два пути – модернизировать производство, чтобы выбросы не превышали необходимый объем, либо на объем, превышающий лимит, купить сертификат у какого-нибудь другого производителя выбросов, у которого есть излишек. Это значительно дешевле, чем платить штраф. Зачастую это еще и дешевле, чем модернизировать производство. То, что началось в нулевых годах как торговля вредными выбросами, сегодня трансформировалось в углеродный рынок.

В Европе это European Union Emissions Trading System – торговая система выбросами. И если сегодня компания не укладывается в отведенный ей лимит выбросов, то она идет на этот рынок. Так что этот рынок имеет постоянную тенденцию к росту. В России во времена действия Киотского протокола можно было разрабатывать и реализовывать климатические проекты, по которым достигались сокращения выбросов. Но это все было добровольно и носило локальный характер. Этот рынок большого объема не имел, а правила игры постоянно менялись. Так что существенного вклада в торговлю выбросами Россия на тот момент не внесла. А в конце 2012 г. и вовсе объявила о выходе из Киотского протокола. Так что все усилия создать этот рынок сошли на нет. Сейчас власти страны к этой теме возвращаются и, похоже, проявляют в этом вопросе большую серьезность в рамках Парижского соглашения. Регулярно принимаются законы, распоряжения. Можно говорить о том, что страна всерьез готовится к торговле выбросами. Будем надеяться, что это действительно произойдет.

– Готов ли, на ваш взгляд, российский бизнес к выходу на этот рынок?

– Я бы сказал, что на данный момент компании имеют индикативный интерес. Однако серьезной готовности пока нет. В отличие от банков, которым эта тема весьма интересна как финансовый инструмент. Сейчас очень активно продвигается так называемая ESG-повестка (Environmental Social Governance – экология, социальная политика и корпоративное управление. – Прим. ред.). Она будет приходить к компаниям именно через банки. Сегодня Центральный банк регулярно выпускает документы, касающиеся устойчивого развития. А в сентябре этого года председатель ЦБ Эльвира Набиуллина заявила о возможности проведения стресс-тестов для банков, касающихся устойчивого развития и климатической тематики. Таким образом, банки будут проверять на то, насколько углеродно нейтральны их клиенты. И если у какого-то банка будет много клиентов, которые не слишком заботятся о сокращении своих выбросов, то он может подпасть под увеличение резервирования. Это вынудит банк повлиять на своих клиентов с большими выбросами какими-то кредитными инструментами.

– В чем может заключаться для компаний выгода от торговли выбросами?

– В основном пока видится репутационный эффект. У нас нет действующих механизмов «зеленого» финансирования. Есть распоряжение о нефинансовой отчетности, которую крупные предприятия теперь должны делать в том числе и по углеродным выбросам, и по экологическому следу.

– Что дает компаниям приобретение «зеленых» облигаций?

– Рынок «зеленых» облигаций – корпоративный. Сюда входит реализация инфраструктурных проектов, управление отходами, энергоэффективность. Согласно последним данным, в 2020 г. объем его финансирования составил около $1 трлн. Причем среднегодовой темп прироста на уровне 100%. Так что этот рынок растет колоссальными темпами. В России цифры гораздо скромнее – всего около $2 млрд.

«Зеленые» облигации можно рассматривать как хороший вариант для хеджирования рисков, связанных с переходом к низкоуглеродной экономике, который также объявлен. Недавно была обнародована концепция низкоуглеродного развития России, которая содержит несколько сценариев. В ней также представлены возможные риски, связанные с этим переходом, например, какой частью ВВП мы должны заплатить за то, чтобы перейти к низким углеродным выбросам. Это очень важная тема. Сейчас действительно происходит изменение климата. Причем в Сибири потепление идет опережающими темпами – на 1,5–2 °C быстрее, чем в других частях планеты. Это вызывает разные проблемы. В частности, у «Норильского никеля» произошел большой выброс ядовитых веществ в реку, потому что, как они утверждают, подтаяла вечная мерзлота. И такие ситуации могут повторяться. Если эти катастрофы будут учащаться, то это приведет к большим колебаниям на финансовых рынках. Считается, что именно «зеленые» облигации некоторым образом защищают от этого.

– Много компаний в России приобретает «зеленые» облигации?

– Нет, немного. Пока это происходит только для репутационных целей. Нельзя сказать, что этот инструмент очень привлекателен по доходности. Скорее он помогает хеджировать долгосрочные риски. Чаще его используют институциональные инвесторы – пенсионные фонды, страховые компании. Но таких эмитентов у нас немного. Сейчас меняется терминология «зеленого» финансирования, появилась так называемая таксономия, список терминов, какие проекты считать «зелеными». Правительство России выпустило соответствующие документы, в которых закрепляются критерии «зеленых» проектов. Если сейчас строго подойти ко всем «зеленым» облигациям, которые были выпущены до этого, то можно найти много недочетов, которые не отвечают современным требованиям. «Зеленые» облигации, которые выпускаются сегодня, уже согласованы с международными требованиями. У России есть только одно существенное отличие – у нас к «зеленым» относятся проекты в ядерной энергетике. В Европе ядерная энергетика является потенциально рисковой, так как могут быть сложности, связанные с захоронением отходов. Российские власти приняли решение внести атомную, ядерную энергетику в список «зеленых» проектов.

– В чем заключается суть климатических проектов?

– Если предприятию не предписывается законом сокращение выбросов, оно идет на это добровольно и проводит необходимую модернизацию производственных мощностей, то это уже климатический проект. Еще к климатическим проектам относится выращивание лесов, а также охрана уже существующего леса от вырубки – это может быть защита от незаконной вырубки или просто изменение режима рубки.

Климатические проекты возможны в так называемых неуправляемых лесах. В таких лесах можно осуществлять Improved Forest Management – улучшенное управление лесом. Это может касаться улучшения пожаротушения, проведения санитарных рубок и т.д. Для реализации таких климатических проектов существуют методологии описания базовой линии. Правильно прописанная базовая линия – это основа каждого климатического проекта. Необходимо прописать, что было бы в месте, где предполагается осуществить проект, если бы его не реализовали. Например, согласно статистике, из 100 тыс. га за год сгорает одна десятая часть. В этом случае необходимо прописать, как изменилась ситуация после проведения климатического проекта по предотвращению возгораний. Другая ситуация – насколько улучшилось состояние лесов после проведения санитарных рубок и рубок ухода. Можно посчитать, сколько углерода за год поглощает лес. Это очень важно. В среднем бореальные леса поглощают где-то 1–1,5 т СО2 в год на 1 га. Это не много. Для сравнения: тропический лес может поглощать 10–15 т СО2 и более. А если провести мероприятия по улучшенному управлению лесом, поддержать выращивание какого-то вида растительности, проводить санитарные рубки, то эту цифру можно поднять до 2–4 т с 1 га. А у молодого леса этот показатель достигает 10 т с 1 га. При этом надо учитывать, что на сегодняшний день сертификат на 1 т выбросов по системе добровольного страхования VCS стоит $4. То есть с участка в 1 млн га леса, что для России не такая уж большая площадь, при показателе поглощения 4 т с 1 га можно будет получить $16 млн. Конечно, это не чистый доход, но все же сумма достаточно интересная. Так что это отдельный бизнес. Сейчас компании специально высаживают монокультуры, которые поглощают большое количество парниковых газов и очень быстро растут. Например, такое растение, как павловния, за год вырастает до 5 м. Так вот, создание плантаций павловнии – это климатический проект. Однако к таким лесам у экологов возникает много вопросов, так как непонятно, что потом с этой древесиной делать. Павловния – низкосортная древесина, из которой нельзя производить продукцию высокого передела. Если же она будет гнить в лесу или ее сожгут, весь секвестрированный углерод вернется в атмосферу. А это недопустимо. Нужно, чтобы из древесины впоследствии производилась готовая продукция – мебель, строительные материалы.

– Насколько компаниям из другой промышленности, например нефтегазовой, угольной, будут интересны такие климатические проекты, как выращивание лесов для компенсации выбросов углерода?

– На сегодняшний день в России реализуется немного таких лесоклиматических проектов – по пальцам одной руки можно пересчитать. Но уже многие компании, в основном, правда, международные, смотрят в эту сторону. Некоторые российские предприятия также обращались к нам за консультациями на эту тему. Причем они лесоклиматические проекты рассматривали больше с точки зрения инвестиций, чем как компенсацию своего углеродного следа. Хотя это тоже очень важно, особенно в условиях существующего трансграничного углеродного регулирования. На сегодняшний день трансграничное углеродное регулирование не сильно затрагивает нефтяные компании. Больше всего оно отразится на деятельности экспортеров энергии. Но нефтяники все равно заранее этим интересуются. Они хотят понять, можно ли получить от климатических проектов доход. Потому что при определенных обстоятельствах они могут быть очень доходными. Внутренняя норма рентабельности может быть 30% и больше. Еще одно достоинство такого проекта – долгосрочность.

– То есть в скором времени на российском лесном рынке могут появиться новые игроки из других отраслей?

– Да, если они будут инвестировать именно в лесоклиматические проекты. Но здесь очень важно правильно все оформить. Дело в том, чтобы зарегистрировать такой проект и потом можно было продавать сертификаты, в том числе и на зарубежных торговых площадках, должен быть проведен специальный международный аудит.

Кстати, в России планируется создание института собственных аудиторов, деятельность которых будет отвечать всем международным требованиям. Пока лесоклиматические проекты, реализуемые в нашей стране, могут аудировать только приезжие аудиторские компании. Причем их не очень много.

– Как введение трансграничного углеродного регулирования отразится на российской промышленности в целом и на лесной отрасли в частности?

– На этот счет есть разные мнения. В первой половине этого года всех пугали страшными убытками, которые понесут наши экспортеры. Но потом, когда обнародовали финальную версию пакета документов «Fit for 55», частью которого является и трансграничное углеродное регулирование, все немного успокоились. Согласно документу, предполагается, что европейский импортер, приобретающий, например, в России какую-то продукцию, должен понимать, какой она имеет углеродный след и что сделала компания-экспортер для его погашения – провела мероприятия на производстве по сокращению углеродного следа либо купила сертификаты сокращения выбросов. Все это будет учитываться. После этого импортер должен будет представить отчет в соответствующий орган. На основании этого ему рассчитывают ставку налога, который он должен заплатить за покупку такого продукта. Таким образом предотвращаются так называемые углеродные утечки, когда какая-то страна, чтобы стать углеродно нейтральной, все вредные производства переносит в третьи страны.

Что касается российского рынка, то это затронет порядка 15% нашего экспорта. Это не так уж много. Хотя все равно это самая большая цифра, если сравнивать с другими крупными экспортерами в Европу. Помимо России, введение трансграничного налога повлияет на Норвегию, Украину и Турцию. В меньшей степени – на Швейцарию и Великобританию.

Сейчас CBAM касается так называемого Scope 1 («Охват 1»), когда принимается во внимание углеродный след, который оставлен только при производстве продукции. А есть еще «Охват 2» и «Охват 3». «Охват 2» связан с тем, какую энергию использовали при производстве продукции. А «Охват 3» касается уже производства компонентов и комплектующих, которые использовались для изготовления продукции. Так вот, Евросоюз оставил за собой право изменять правила трансграничного углеродного налога, и если в него будут включены «Охват 2» и «Охват 3», то тогда это может довольно сильно затронуть российскую промышленность.

Кроме того, согласно CBAM, Европа будет переходить на возобновляемые источники энергии альтернативные, и потребность в углеводородах существенно снизится. Так что даже при сохранении благоприятных для наших экспортеров цен на продукцию объем торгов будет существенно меньше, спрос упадет. От этого убытки могут быть гораздо больше, чем от углеродного регулирования.

– ЕС внедряет трансграничный углеродный налог в рамках стратегии, согласно которой планируется создать климатически нейтральную экономику к 2050 г. Насколько достижимы эти планы?

– Трудно сказать. У разных стран разные планы. Например, Норвегия хочет стать углеродно нейтральной к 2030 г., Финляндия – к 2035 г., а Германия – к 2040 г.

– Сможет ли Россия стать к этому времени углеродно нейтральной?

– У России есть несколько сценариев стратегии низкоуглеродного развития, которая включает агрессивный, интенсивный и базовый сценарии. Так вот, по базовому сценарию РФ вообще не становится углеродно нейтральной, даже при реализации мер по сокращению выбросов. Согласно интенсивному сценарию, выход на углеродную нейтральность запланирован на 2060 г. Кстати, у таких стран, как Мексика, Бразилия, срок тот же. Согласно агрессивному сценарию, Россия должна достичь углеродной нейтральности к 2050 г. Однако для этого с нее должны быть сняты все санкции. Это основное условие. Кроме того, на эти мероприятия уйдет изрядный кусок нашего ВВП. Так что для России 2050 г. выглядит не очень вероятным сценарием. Более правдоподобен базовый, который не так уж и плох.

– Снижение спроса на углеводороды может привести к увеличению экспорта пеллет, которые являются твердым видом биотоплива?

– Это очень перспективное направление. Кстати, перевод угольной котельной на пеллеты тоже можно оформить как климатический проект. И зарабатывать сертификаты сокращений выбросов. Дело в том, что проект регистрируется как климатический в том случае, если он ориентирован на доход, полученный от продажи сертификатов сокращения. Он должен быть финансово привлекательным.

– Что может сдерживать активное развитие торговли выбросами в России? Каковы его перспективы?

– Рано или поздно это обязательно наступит. Конечно, лучше раньше, чем позже. К сожалению, пока в нашей стране больше звучит деклараций, чем предпринимается конкретных действий. Например, после того, как в России появилась концепция углеродного развития, правительство страны сделало заявление о том, что сейчас вопрос об углеродной нейтральности вообще не рассматривается. Аналогичная ситуация была с Киотским протоколом. Чтобы войти в ВТО, Россия его сначала подписала, а когда ее не приняли во Всемирную торговую организацию – вышла из него. Так что основной риск для развития торговли выбросами в нашей стране – политический. Ведь Парижское соглашение также подписывали с каким-то прицелом на какие-то политические выгоды. И если они не реализуются, то может произойти откат назад.

Биография:

Александр Климанов в 1985 г. окончил МИФИ по специальности «физика твердого тела».

Работал в Renaissance Capital, а затем в VR Capital Group трейдером, позднее – руководителем подразделения. С 2006 г. начал заниматься разработкой и финансированием экологических проектов. работал управляющим директором компании «С6 капитал», в 2012–2013 гг. – директором по устойчивому развитию и охране окружающей среды нефтедобывающей компании «Руспетро». С 2014 г. – фриланс-консультант по вопросам разработки и реализации климатических проектов и проектов возобновляемой энергетики. независимый эксперт по программам «Устойчивое лесопользование», «Зеленая экономика» и «климат и энергетика» Фонда защиты дикой природы (WWF).

Эксперт Центра экологических инноваций. Соавтор исследования «Оценка потенциала углеродного рынка лесоклиматических единиц в россии» и других аналитических работ.